ВИЛЕНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ И ВЫХОД НА КРЕВСКУЮ ПОЗИЦИЮ
ПЕРЕБРОСКА К ВИЛЬНО И БОИ ЗА ВИЛЬНО
С 14 августа по 11 сентября 1915 г.
Общую картину Виленской операции и участие в ней Кавк. Гренадерской див. так описывает в своих воспоминаниях Ген. Штаба Капитан Булгаков:
Корпус наш шел на Ригу, но в Ландворово (около Вильно), следовавший в головных эшелонах дивизии, Лейб-Эриванский полк был высажен из поездов и прямо из вагонов, не ожидая ни других полков дивизии, ни своей артиллерии, сразу же двинут в бой в помощь сильно расстроенным Финляндским стрелкам, спешно отходившим к Ново-Трокским озерам. Вслед за Л.-Эриванским полком, так же прямо из вагонов, вступали в бои и остальные полки дивизии, по мере их высадки. Заменив, а не сменив Финляндцев, Кавказская Гренадерская див. вела упорные бои в лесах западнее Ново-Трокских озер, а затем отошла на линию Ново-Троки и (приблизительно) Старо-Троки — Сорок Татары (?). В этом районе дивизия задержалась до конца августа — начала сентября, решительным отпором сдерживая упорный натиск превосходных сил немцев. Главный удар в самом начале этой операции, до сосредоточения всей дивизии, принял Лейб-Эриванский полк, сыграв роль авангарда и прикрыв своими доблестными и тяжелыми боями высадку и развертывание всей дивизии.
Чтобы понять ценность и значение тяжелых боев дивизии, и в частности авангардного боя Лейб-Эриванцев западнее Ландворово (это важный ж.дор. узел около Вильно и большой ж.-дор. туннель к Вильно) и Ново-Трокских озер, чтобы, хоть отчасти, оправдать невознаградимые потери полка и дивизии, особенно гибель храбрейшего из храбрых — гордость и славу не только Эриванцев, но и всего II Кавк. корпуса Подполковника Сабеля и других, необходимо вспомнить ту грозно-тяжелую обстановку, которая сложилась в 10 армии Ген. Радкевича в конце августа — начале сентября 1915 года.
Армия эта прикрывала стратегически важные жел.-дор. узлы: Вильно, Лида, Молодечно.
В состав армии входили, насколько помню, V Кавказский, II Кавказский, XXXV арм., III Сибирский и, кажется, только часть Гвардии. Немцы усиленно долбили на всем фронте армии и, имея некоторый успех против соседней (к северу) армии, начали охватывать правый фланг 10 армии. В то же самое время, в конце августа, им удалось и южнее прорвать фронт соседей, и в этот прорыв у Свенцян они бросили мощный конный клин в составе 6 кавалерийских дивизий в общем направлении к С.-СВ. в тыл 10 арм. и к С.-В. на Молодечно. Для 10 армии, дравшейся западнее Вильно - Лида, создалась грозная обстановка. Армия, отбиваясь и задерживая упорными боями немцев, в целях переброски своих тылов через оставшуюся в распоряжении армии единственную переправу у г. дв. Березино, медленно отходила ночными фланговыми маршами в Ю.-В. направлении, прикрывая Молодечненский жел.-дор. узел. Каждую ночь дивизия совершала 15-20- верстный переход, но удалялась от противника только на 8-9 верст. И тем не менее угроза окружения 10 армии все время висела над ней почти до выхода на фронт Сморгонь-Крево.
Во время этой операции Кавк. Грен. дивизия и именно Лейб-Эриванцы занимали самый исходящий угол, в самой глубине «мешка», в котором оказалась 10 армия. II Кавк. корп. стоял и дрался фронтом на С.-З. Правее ого, под тупым углом, Фронтом на С. — V Кавк. кор., дальше фронтом на В., т. е. в тылу нашего корпуса — Гвардия. Левее нашего корпуса фронтом на З. — XXXV корп., еще дальше фронтом на Ю.-З. — III Сибир. корп.
К 11 сентября 10 армия вышла из-под угрозы быть окруженной и уничтоженной и, во исполнение Воли Государя Императора, остановилась, дав сильный отпор немцам на, так называемой, Кревской позиции. Задача немцев выйти в тыл 10 армии, с целью пленить или уничтожить ее, несмотря на упорство атак и большие их потери, достигнута не была. Этот провал крупной и широко задуманной операции, проводимой с невероятным упорством и энергией, был результатом: во-первых — мер, принятых Штабом Фронта, — 2 армия Ген. Смирнова была двинута форсированными маршами, непосредственно за линией фронта, для ликвидации Свенцянского прорыва и удара во фланг немцами, охватывающим левый фланг 10 армии. Задачу эту 2 армия выполнила быстро и, главное, во-время закрыла Свенцянскую дыру и отклонила опасность глубокого охвата левого крыла 10 армии с юга. Уже находясь на Кревской позиции, в Штаб дивизии в фольварк Неровна и наши казаки дивизионной сотни, и крестьяне приводили выловленных ими в лесу ободранных и изголодавшихся немцев, участников Свенцянского конного рейда; во-вторых — разумных и спокойных мероприятий и распоряжений Командующего 10 арм. Ген. Радкевича и его личной выдержки и самообладания. Ген. Радкевич со всем оперативным Штабом находился в Вильно почти до самого оставления города. Когда была взята Лида и, таким образом, перерезана была, последняя жел.-дор. линия на Молоцечно (Северная ж.-д. линия Вильно—Молодечно была перерезана еще раньше), Ген. Радкевич со Штабом, только 3-4 сентября, т. е. накануне оставления Вильно, бросив свой поезд, на автомобилях перешел в Ошмяны (Вильно было оставлено, кажется, 5/ІХ). Наша дивизия, не заходя г. город, прошла южнее его 5/ІХ. И войска знали и видели, что Командующий армией находится с ними, в непосредственной близости от фронта; и наконец в-третьих был результатом доблести, неутомимости и выдержки самих войск. Я, главным образом, разумею нашу дивизию и в частности Эриванский полк, сидевших, как отмечено выше, в самой глубине «мешка». Каждодневные ночные марши при «ракетной иллюминации» со всех сторон, немедленное укрепление новых позиций, тотчас же по приходе на них ранним утром, затем «встреча» после полудня развертывающегося противника. Иногда бой, и довольно упорный, и опять ночной марш и т. д., не могли поколебать ни моральных, ни физических сил наших войск, твердо веривших в командование. За все время боев и выхода из Виленского «мешка» не было ни одного случая паники или деморализации в частях нашей дивизии. Напротив, при самых неблагоприятных условиях обстановки, при неустойчивости соседей, наши части оставались на своих позициях с полным спокойствием и самообладанием. К примеру приведу один только случай. Однажды, поздно вечером меня вызывает к телефону Командир Эриванск. полка Генерал Вышинский и спрашивает: «Знаете ли Вы, кто правее нас?» Меня немного удивил этот вопрос, ибо я знал, что Ген. Вышинский всегда отлично осведомлен в обстановке, касающейся его полка. Я отвечаю: — «Знаю: — 104 див. и дальше части V Кавказск. к-са». На это мне Ген. Вышинский говорит: «Два командира полка 104 див. сидят у меня в Штабе; в окопах же нет никого». Я выслал разведку в сторону частей V Кавк. к-са и там окопы пустые — отошли назад (на Юг)». Начали звонить в Штаб нашего корпуса и в конце концов V Кавк. к-с, вновь занял свой участок. 104 див. тоже водворилась на свое место. И вот, несмотря на такую обстановку по соседству Эриванского полка, и у Командира и в полку полное спокойствие и самообладание, все на местах и нет мысли об отходе только потому, что «соседи отошли и оголили фланг». А в разговоре даже зачастую и юмор. Войска, проходя некоторые деревни, где похозяйничали в тылу нашей армии части немецкого конного рейда, и видя разбитые армейские хлебопекарни с валяющимся на улице тестом, рассыпанную муку, разбитые военные повозки, в общем, видя свежие следы разгрома в своем тылу, не только не приходили в уныние, но наоборот, из их рядов слышались и веселые остроты.
Интересно здесь отметить порядок отхода дивизии (отрыва), практиковавшийся при выходе из «Виленского мешка». Штабом к-са отдавался приказ об отходе ночью на данную армией линию и указывался участок дивизии. Немедленно Штабом дивизии высылался на эту линию офицер Генер. Штаба (Штаба див.) с командиром Саперной роты и тогда же выступала и Саперная рота. По прибытии на указанный участок, офицер Ген. Штаба с командиром Сапер, роты намечали позицию и последний со своими унтер-офиц. начинал разбивку. Офицер же Ген. Штаба возвращался в Штаб див. и, после его доклада, отдавался приказ дивизии о занятии новой позиции. Подходившая же к намеченной позиции саперная рота немедля принималась за трассировку окопов, оставаясь на работе до подхода полков и распределения их по участкам. Обычно на позиции стояло 3 полка и один полк в резерве. С наступлением ночи полки, оставив в окопах только редкое охранение, поддерживавшее редкий ружейный огонь, отходили к сборному месту и, свернувшись в походную колонну, следовали к новой позиции. Полк резерва, пропустив три полка, начинал отход, выполняя задачу арьергарда, а охранение, оставшееся в окопах, покидало их уже перед рассветом а ускоренно догоняло свои части. По прибытии на новую позицию Начальник дивизии с Командирами полков окончательно распределяли боевые участки, давая задачи им и артиллерии. Полки тотчас же принимались за рытье окопов и дальнейшее укрепление позиций. По подходе арьергардного полка, он занимал свой боевой участок, а один из трех полков (по очереди), бывших прошлый день на позиции, следовал в дивизионный резерв. И замечательно, с какой быстротой наши гренадеры, несмотря на усталость и ночной переход, наловчились вырывать окопы полной профили и ходы сообщения. Иногда, в целях задержать подход противника к позиции, тыловому отряду арьергарда придавали только 1 артилл. взвод, который поорудийно (вопреки правилу о неделимости артиллер. взвода) действовал на флангах широко развернувшегося тылового отряда. Результат всегда оказывался желательный. Немцы, обстреленные артиллерией, предполагая здесь наличие главных наших сил, начинали развертываться и медленно, боевым порядком, вести наступление. Тыловой же отряд, не принимая удара, быстро свертывался и уходил, заставив немцев потерять много времени на свертывание опять в походную колонну и на развертывание перед новой позицией.
Так закончилась наша самая опасная для дивизии операция; самая опасная потому, что в течение почти целого месяца над Кавказскими гренадерами висела грозная и, временами, почти неотвратимая опасность возможной гибели в «Виленском мешке». Но Господь спас полки дивизии и трехсотлетнего старейшину Русской армии — Лейб-Эриванский полк от этого несчастья и Гренадеры с полным спокойствием, самообладанием и выдержкой преодолели тяжелый отход с непрерывными боями и с честью и достоинством вышли из «Виленского мешка».
11 сентября дивизия прочно стала на Кревской позиции. (Сморгонь-Крево)».
«10 августа», — пишет Полковник Вышинский, — «мы прибыли походным порядком в Погодино. 11-го утром погрузились и сейчас же выехали. Куда, не знали. Поехали на Барановичи - Вильно. В 3 ч. утра 13-го прибыли на ст. Ландворово, где и высадились. После полудня нас уже двинули вперед, а 14-го и 15-го мы уже были опять в сильных боях, при очень трудных условиях, причем потеряли опять трех офицеров. Убит Прапорщик Орехов и пропали без вести Капитан Сабель и Прапорщ. Янко (Примечание Ред. Ком.: оба оказались убиты) и 336 н. ч.
Вчера только вечером мы выбрались из под «чемоданов», которыми нас засыпали в изобилии, но к счастью все обошлось благополучно, а чемоданы пускали здоровые...
Сегодня с утра стоим в лесу в резерве и отдыхаем, т. е. спим, так как две последних ночи не пришлось поспать. В течение последних двух дней страшно замотался, к тому же мне немного нездоровится и я по этому случаю почти ничего не ел двое суток». Письмо это датировано 16 августа, бивак в лесу у сел. Старые Троки.
События этих дней так зафиксированы в официальном документе (Свидетельство, выданное Л.-Э. полком Полковнику Яковенко-Мариничу, Командиру 105 Арт. дивизиона): «13 августа вечером полк сосредоточился у дер. Серафинишки, прибыв из Кобрина по железной дороге, и поступил в распоряжение Н-ка 4 Финляндской стр. дивизии Генерала Селивачева; 15 полк этой дивизии, будучи сбит со своих позиций, находился в полном отступлении. 14 августа полк наш был двинут к З. Олсоки и дальше к Пломянам на поддержку 15 Финл. стр. полка. Наша Гренадерская артиллерия не успела подойти к месту боя в течение двух дней, артиллерия же 4 Финлянд. стр. див. снялась с позиций. Положение было критическое, так как немцы развили энергичное наступление. К счастью, в районе 4 Финлянд. стр. дивизии оказался 105 артиллерийский дивизион Полковника Яковенко-Маринича, с японскими орудиями «Арисака», а главное, с полным комплектом снарядов.
Высокодоблестный Командир 105 арт. дивизиона Полковник Яковенко-Маринич, по своей инициативе, задержался на своих позициях, рискуя потерять возможность своевременно отойти, и своим огнем прикрывал отступление Финляндцев. В этот критический момент он был поддержан подошедшим нашим полком. 105 арт. д-н, ободренный столь неожиданным появлением нашего полка, открыл ураганный огонь «шимозой» по наступающим немцам. Наш полк перешел в контратаку и восстановил положение».
15 августа нашему полку было приказано начать отход, так как и 13 и 16 Финл. стр. полки, под натиском немцев, очистили свои позиции.
19 августа. Позиция впереди ст. Ландворово.
...«По прибытии сюда, сразу же попали в бой, который и сейчас идет во всю.
Бивак в лесу у сел. Жуки в 8 верст, впереди Ландворово. ...«Страшно возмущают меня сплетни, вроде денщика Четыркина, рассказывавшего, что Сабель убит и полк был окружен немцами. Все это ложь. Мы надеемся, что Сабель не убит, а только ранен и взят в плен, полк же был окружен под Влодавой, а здесь ничего подобного не было; были сильные бои, мы несколько раз переходили в наступление, но об окружении и речи не было»...
26 августа 1915 г. Бивак в лесу на том же месте у сел. Жуки впереди Ландворово. ...«Полк стоит в резерве. С утра и до утра идет, а то и льет дождь и жить при таких условиях в лесу, под открытым небом, не скажу, чтобы было приятно. Полк зарылся в землю».
28 августа. На позиции у Новых Трок.
«Полк стал на позицию 27 августа. Вчера в 7 ч. вечера мы выступили из нашего леса и в течение ночи сменили другой полк и стали на позиции. Я, как и всегда в таких случаях, лично обошел всю свою позицию, на что потребовалось 4 часа: вышел я в 1 ч. ночи, а вернулся в Штаб полка в 5 ч. утра. Позиция моя вся изрыта «чемоданами» настолько, что в местечке нет ни одного целого дома, а по шоссе нельзя проехать, оно все в воронках, всю ночь я пробродил среди этих развалин, располагая свои роты. Назад, уже в 5 ч. утра, я поехал на лодке озером. Поспать пришлось очень мало т. к. с утра уже начался обстрел, к счастью довольно благополучно закончившийся для нас».
В письме от 26 августа есть такое место: «Вчера, т. е. 25 августа, немного правее нас, немцы впервые в моей практике применили свой подлый способ отравления газами. Они бросают снаряды, распространяющие эти газы. Вчера одна рота была почти целиком отравлена ими.
...Вступление в командование армиями Государя началось удачно, успехом на юге, Бог даст и дальше дела пойдут хорошо. Утешительно, что, очевидно, решено бесповоротно драться до конца! Хорош приказ Государя»...
Приводим его текст:
ПРИКАЗ ПО АРМИИ И ФЛОТУ
23 августа 1915 года
«СЕГО ЧИСЛА Я ПРИНЯЛ НА СЕБЯ ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОВАНИЕ ВСЕМИ СУХОПУТНЫМИ И МОРСКИМИ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ, НАХОДЯЩИМИСЯ НА ТЕАТРЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ.
С ТВЕРДОЮ ВЕРОЮ В МИЛОСТЬ БОЖИЮ И С НЕПОКОЛЕБИМОЙ УВЕРЕННОСТЬЮ В КОНЕЧНОЙ ПОБЕДЕ БУДЕМ ИСПОЛНЯТЬ НАШ СВЯТОЙ ДОЛГ ЗАЩИТЫ РОДИНЫ ДО КОНЦА И НЕ ПОСРАМИМ ЗЕМЛИ РУССКОЙ.
НИКОЛАЙ».
...«Когда 13/VIII мы прибыли в Вильно и Ландворово, здесь всюду была полная паника, все уже хотело бежать, рвать станции и пр. Словом, казалось, немцы вот-вот вступят в Вильну. Это было 13, а сегодня 29/VIII, а немцы все на том же месте. Первый отпор здесь дали немцам мы, Эриванцы, а за нами уже вся Гренадерская дивизия».
На той же позиции 31 августа 1915 г.
...«Стоим крепко на указанном нам месте, мой полк в Ново-Троках среди озер и, надеюсь, удержимся тут, лишь бы не сдали соседи».
Поручик Снарский: «один из б-нов нашего полка занимал позицию как раз в Гор. Ново-Троки. Окопы шли через городской сад, ночью Полковник Вышинский со мной их обходил. Штаб полка находился в землянке за Ново-Троками».
1 сентября на той же позиции.
5 сентября 1915 года. С. Крижовка (Открытка Полк. Вышинского).
...«Сидение наше на последней позиции кончилось. Снова мы второй день в движении».
7 сентября 15 г. Открытка. «Снова стоим на позиции и ведем бои. Сегодня с утра и до сумерек, нас буквально засыпали снарядами, судя по выстрелам был прямо ад, к счастью потери оказались несоразмерно малы. Немцы стреляли плохо.
На позиции впереди м. Ошмяны. 9 сентября 1915 г.
...«Начиная с 3 сентября, мы, благодаря немцам, отрезаны от внешнего мира, не получаем ни писем, ни газет.
Отошли мы с последней позиции, как и всегда, не под натиском со стороны немцев, а благодаря тому, что подвели соседи справа, главным образом наша кавалерия.
После отхода занимаем теперь позицию. На первой немцы нас почти не трогали, на второй и на третьей т. е. на нынешней, они серьезно лезли на нас и обстреливали «чемоданами» вовсю. Особенно тяжелый день был 7 сентября, когда немцы буквально закидывали нас снарядами с 7 ч. утра до сумерек. Обстреливали и наш Штаб. По страшному грому канонады можно было подумать, что от полка ничего не останется, а в результате: убито 9 чел., ранено 15. Немцы в этот день сломали себе на нас зубы, а атака была направлена специально на нас. Вчера повторилась та же история, хотя и в несколько меньшем масштабе: тоже стреляли весь день, лезли в атаку, но ничего не смогли сделать. А мы, в свою очередь, накрошили их массу. Так и кончилось ничем их наступление и сегодня весь день они сидят смирно и не рыпаются. Одно время наше положение было тяжелое, даже критическое, но, слава Богу, мы с честью вышли из него и в настоящее время мы уже вне опасности».
Начальник Штаба нашего корпуса Ген. Майор Федоров, дает общую картину этих тяжелых дней: «После боя под Влодавой корпус сосредоточился походным порядком к Барановичам, где постепенно грузился в эшелоны, задерживаясь недостатком вагонов (Прим. Кавказская Гренад. дивизия в полном составе походным порядком подошла от Влодавы к ж.-д. ст. Кобрин, где и погрузилась в поезда). К середине августа Штаб корпуса прибыл в Вильну и представился Штабу 10 армии, — с которой потом не расставался, и направился в район южнее Ново-Трок, где уже действовали Кавказские Гренадеры.
В этот период кампании обнаружился уже обход немцами Вильны с севера. Корпус предпринимал наступательные действия с целью остановить развитие этого обхода, но полного успеха не имел. В этих боях Гренадеры в первый раз испытали на себе действие удушливых снарядов.
Вскоре упорные, но неудачные бои 10 армии севернее Вильны приняли такой оборот, что корпусам южнее Вильны приказано было отступать на Запад. Наш корпус в это время составлял с другими корпусами разные группы; иногда в него входили еще 2-3 чужих дивизии, большей частью очень слабых, что очень усложняло управление.
Отступление это вначале было без боя, но на линии Шумска уже начался натиск противника, стремившегося к полному окружению 10 армии.
Это был один из самых тяжелых периодов кампании: части корпуса оборонялись фронтом на запад, в переходе на восток вел бои Гвардейский корпус фронтом на север и восток. Орудийная пальба ясно раздавалась в тылу и на флангах. Окружение почти назревало. Присутствие на фронте корпуса и в его подчинении утомленных и незнакомых частей, как 104 пех. дивизия и Ополченская бригада, под натиском противника еще больше усложняло обстановку. В самую тяжелую ночь Ген. Мехмандаров, махнув рукой, сказал: «Делайте что хотите, я иду спать». В это время наметился уже прорыв немцев на стык с соседним корпусом. Пришлось вызвать Штаб армии, выяснять обстановку, которая и была исправлена высылкой 2 Финл. стр. дивизии. К утру проснулся Мехмандаров, уже все успокоилось, части удержали фронт. Двигавшаяся фланговым маршем 2-ая армия опрокинула обходивших немцев и общий фронт восстановился».
Полковой адъютант Поручик Снарский: «Необходимо отметить роль Командира полка 8 сентября под Г. дв. Шумском. Ввиду почти полного окружения 10 армии, положение нашего полка было критическое, так как полк находился в глубине образовавшегося мешка; еще глубже, т. е. правее нас были два полка ополченской бригады. Спиной к нам стояли Гвардейские стрелки. Одно время мы их приняли за немцев. Невзирая на всю тревожность положения, мы не получали приказания отходить. Потом оказалось, что выход из мешка был забит обозами. И вот был такой случай: Мы мирно пили чай в халупе, Вышинский, Гогоберидзе Арчил и я, вдруг мимо нас проносятся в отвратительной панике два полка ополченской бригады. Моментально Вышинский распорядился удлинить фронт полка, а меня послал удержать во что бы то ни стало, хотя бы командиров полков. Растерянных стариков мне удается уговорить остановиться. Подходит Вышинский и, перебивая их сетования, что «все погибло», самым спокойным тоном предлагает им зайти к нему выпить чайку. Оба обалдели от предложения, но с коней слезают. Дав им успокоиться,. Вышинский очень деликатно советует им принять самые энергичные меры и привести полки в порядок. Старики страшно сконфужены, меры принимаются и полки, хоть не полностью, водворяются на места.
...Выход из мешка запечатлелся в памяти: Небывалая тишина. Ни один солдат не курит, даже лошадям обвязали подковы и, пройдя верст двадцать, мы все еще были непрерывно освещаемы ракетами с обеих сторон. Наконец, утром вышли к Крево. Тут нас встретил Начальник дивизии, который обнял Вышинского. Мы, понятно, не знали общей обстановки, а большие Штабы давно считали нас погибшими, так как связь Штаба армии с фронтом была нарушена» (Примечание. Связь же Штаба дивизии с полками и со Штабом корпуса ни разу не была нарушена, как и Штаба корпуса со Штабом армии).
В «Русской Летописи» Книга 1-ая 1921 г. Париж. На стр. 166167 есть такое описание событий этого периода в Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве.
«Дело было в первых числах сентября 1915 года. Вести со всех фронтов поступали все неутешительные; наши войска, оставив в командование Вел. Кн. Николая Николаевича — Варшаву, Ковно, Гродно, отходили вглубь России. Начались бои у Вильно и определился прорыв нашего фронта у Молодечно конной массой германской кавалерии. В ставке волновались. Ходили слухи, что Могилев небезопасен от налета. Шопотом говорили о необходимости перенести Ставку ближе к Москве — в Калугу... К ночи 2 сентября слухи стали особенно напряженны. 3 сентября, в девятом часу утра, еще до обычного доклада Генерала Алексеева Его Величеству, я пришел к Начальнику Штаба, дабы выяснить события на фронтах.
Ген. Алексеев сидел в своем кабинете за огромным столом, окруженный картами, бумагами. Вид у него был расстроенный и тревожный. На мой вопрос: «В каком стоянии находятся наши армии за эти дни и справедлива ли тревога, так охватившая Ставку?» Михаил Васильевич схватил себя за голову и голосом полными отчаяния ответил: — «Какия у нас армии! Войска наши погибли на полях Галиции и в Польше. Все лучшее перебито. У нас в полках теперь остались сотни, а в ротах десятки людей. У нас нет патронов и снарядов... Я не знаю, что мы будем делать, как сдержим напор и где остановимся.... Я нахожу, что наше положение никогда не было так плохо. Вот сейчас все это доложу Его Величеству».
Видимо, человек находился в полном ужасе от событий и не владел собой. Я ушел от Алексеева смущенный и с большой тревогой на душе. Половина первого в тот же день я снова увидал Ген. Алексеева на Высочайшем завтраке. Он совершенно переменился — смотрел бодро, говорил оживленно и пропала та тревога, которую я видел несколько часов назад. Я задал ему вопрос, что, вероятно, с фронта получены лучшие вести и он стал бодрее смотреть на будущее? — «Нет, известий новых не получено, но после доклада Его Величеству о положении на фронте, я получил от Государя определенные указания; Он повелел дать телеграмму по всему фронту, что теперь ни шагу назад. Надо задержаться и укрепиться. А прорыв Вильно-Молодечно приказано ликвидировать войсками Ген. Эверта. Я теперь уже привожу в исполнение приказ Государя и, Бог даст, справимся»... Передо мной стоял другой человек. Вместо нервного, растерявшегося Ген. Алексеева находился спокойный, уверенный Начальник Штаба Верховного, приводящий в исполнение волю Главнокомандующего, Русского Императора».
Мы, Лейб-Эриванцы, счастливы отметить этот эпизод на страницах нашей боевой летописи, так ярко характеризующий нашего Августейшего Шефа Императора Николая ІІ-го, и в то же время горды сознанием, что в эти тяжелые дни, с предельным напряжением всех сил, исполнили свой воинский долг.